«Точно! – отвечает Оуэн. – Мне он больше не нужен».

Я вцепилась в вещь. «Ты уверен?»

Он бросает на меня веселый взгляд. «Конечно. Ничего особенного».

Для него – может быть. Но для меня это – первый подарок, настоящий подарок, который мне когда-либо дарили. Я смотрю на плащ. В голове рассыпаются красочные фейерверки.

«Спасибо!»

«Не за что». И потом он улыбается мне.

Я быстро отвожу взгляд, чувствуя, как вспыхнуло мое лицо. Я и раньше видела, как он улыбается, но на этот раз в его улыбке есть что-то особенное… словно он разделяет со мной какой-то секрет.

Ты и на других так смотришь? Ты всегда так смотришь на людей?

Я сохраняю эту улыбку в своей памяти, в папке Избранное. Потом, в часы отдыха, я смогу без труда открывать и просматривать этот файл столько раз, сколько мне захочется. Хоть до рассвета.

«А почему, между прочим, он такой грязный?» – спрашивает Оуэн, замечая так и не стертую грязь на рукаве.

«Я пыталась почистить его». От смущения я кусаю губу, пока моя программа не напоминает о том, что Волшебницам запрещены самостимулирующие действия. «Думаю, я сделала только хуже. Извини». Одно долгое мгновение он ничего не говорит. И хотя Волшебницы запрограммированы быть чувствительными к человеческим эмоциям, для нас молчание – сложный момент. Его можно трактовать по-разному. Иногда оно означает, что человек чувствует смущение. А может быть, ему страшно. Или он шокирован, или растроган.

А иногда молчание может означать, что человек сердится.

Пожалуйста, не сердись на меня. Я просто закопала его в лесу, чтобы Супервизоры не могли его найти.

К моему облегчению, Оуэн больше не говорит об этом. Вместо этого он возвращается к своему делу – чистке конюшни. Я сажусь на перевернутое ведро и наблюдаю за его работой, замечаю, какие у него приятные черты лица. Изгиб бровей. Блестящие волосы. Маленький шрам над губой – тонкий полумесяц. Закончив работу, он вытирает лоб, и я замечаю блеск серебра на его запястье.

«Мне нравится твой браслет», – говорю я ему.

Этот блеск напоминает мне о браслете Нии, и я возвращаюсь мыслями к настоящей причине моего появления здесь.

Он смотрит на свою руку. «Это, на самом деле, медицинский идентификационный браслет. Не простой. Но спасибо».

Медицинский идентификационный браслет?

«Ты болеешь?»

«Нет! Здоров как бык. Просто вещь, которую я должен носить».

«Тогда почему?»

Его темно-карие глаза встречаются с моими, и он усмехается. «Ты задаешь слишком много вопросов, Ана».

«Любопытство – ключевой компонент моей программы, – объясняю я, скрывая смущение. – Извини, если это тебя напрягает. Или… если я напрягаю тебя».

«Совсем нет», – мотает головой Оуэн. – Честно говоря, приятно, когда есть с кем поговорить. – Он подходит к лошадям в следующем стойле и ухмыляется. – Понимаешь. Помимо них».

Меня снова разбирает любопытство насчет него – я никогда не встречала подсобного рабочего, до такой степени вовлеченного в заботу о гибридных животных. Однако к моему любопытству примешивается ощущение, как при нырянии в холодную воду в очень жаркий день.

«Хорошо. – Я чувствую приятное щекотание в груди, когда вижу его улыбку. – Я останусь».

Некоторое время мы разговариваем, и я узнаю о нем много интересных вещей.

Во-первых, ему девятнадцать лет. Молодой для подсобного рабочего.

Во-вторых, он говорит на трех языках.

Английском, французском и тайваньском диалекте китайского.

Я знаю намного больше языков, но, конечно, все равно это очень впечатляет.

И в-третьих, я узнаю, что Оуэн не просто так проводит много времени, ухаживая за гибридами, выращенными по программе восстановления ранее исчезнувших видов. Что на это есть причина.

«Гибридные виды всегда были моим страстным увлечением, – отвечает Оуэн на мой вопрос. – Я хотел быть дрессировщиком – в школе изучал физиологию и поведение животных, но у меня обнаружили порок сердца, и Королевство сказало, что официально взять меня на позицию в тренерской программе из-за этого не может. Но, я думаю, им очень понравилось мое резюме. Понравилось настолько, что они наняли меня как подсобного рабочего, но предоставили более высокий уровень доступа и сделали так, чтобы большая часть моей работы была связана с гибридами. Поэтому почти все рабочее время я могу находиться рядом с ними. – Он смотрит на лошадей и улыбается. – Неплохая сделка, на самом деле. Единственный минус – вот это прозаическое выгребание дерьма. Мне повезло, что они вообще меня взяли».

«Более высокий уровень доступа», – думаю я, вспоминая его пропуск. Вполне возможно.

И сразу у меня возникает другой вопрос: «Порок сердца? Какой порок?»

«Ну, – выражение его глаз внезапно меняется. Я понимаю, что мой вопрос его удивил. – У меня стоит искусственный клапан», – отвечает он через секунду, и я замечаю в его голосе что-то вроде надвинувшейся тени, бесстрастность, и понимаю, что эта тема – не самая приятная для него. «Ничего особенного».

«Искусственный? На что он похож?»

Оуэн смотрит на меня, насупившись. «Клапан?»

Я киваю.

«Ну… – он прочищает горло. – На настоящий клапан, я думаю. Он был выращен в лаборатории трансплантологии, как и любой другой орган для пересадки, но в нем есть устройство, которое может простимулировать меня в случае неисправности клапана. – Он пожимает плечами. – Что-то типа запасного моторчика, я думаю. Чтобы я не сыграл в ящик».

Я рассмеялась. «Так ты – гибрид!» – говорю я прежде, чем успеваю подумать.

Секунду Оуэн молча таращит на меня глаза. А потом тоже начинает смеяться. Этот громкий заливистый смех наполняет меня искристым гудящим чувством, светом, согревающим меня изнутри. Чувство такое чистое и совершенное, что мне хочется, чтобы оно не покидало меня никогда.

«Знаешь что? – говорит он, когда мы, наконец, восстанавливаем дыхание. – Мне никогда не приходило в голову так думать об этом. Наверное, так и есть». Мгновение мы просто широко улыбаемся друг другу. Есть в нем что-то неуловимое, что заставляет меня забывать о том, кто мы: он – подсобный рабочий, а я – Волшебница.

Прямо сейчас мы просто Оуэн и Ана.

«Ты вся светишься, – замечает он, и выражение его лица становится задумчивым, пока он разглядывает меня. Он наклоняется и почти касается моей щеки. – Твоя кожа кажется совсем настоящей».

«Она и есть настоящая, – презрительно фыркаю я и отклоняюсь, хотя от одной только мысли, что он может меня коснуться, сердце начинает учащенно биться. – Знаешь, она ведь тоже росла в лаборатории. Может быть, прям рядом с твоим клапаном».